Оболганный сталинизм. Клевета XX съезда - Гровер Ферр

Некоторые сведения, указанные в реабилитационной справке, выглядит довольно странно. Судите сами:

«Бывший секретарь ЦК Компартии Украины Попов Н. Н. показал, что он, Балицкий и Якир пытались использовать Постышева в своих антисоветских целях, но это им сделать не удалось»[611].

Сказанное весьма интересно! Если бы Постышев был невиновен, ему следовало сообщить о попытках его вовлечения в заговор. Однако нет никаких свидетельств, что Постышев повёл себя именно так. Неясно в этом случае, как быть с его «невиновностью»?[612]

Среди участников одного с ним заговора Постышев назвал командарма 1 ранга Иону Якира, командующего Киевским военным округом, который был осуждён и казнён вместе с маршалом Тухачевским, но сам Якир «никаких показаний в отношении Постышева не дал».

А допрашивали ли Якира о Постышеве? Если нет, тогда отсутствие упоминаний о нём не имеет особого значения. И почему указание на такую немаловажную подробность не вошло в реабилитационную справку?

«Косиор С. В. в начале следствия назвал Постышева в числе участников военного заговора на Украине, затем от этих показаний отказался, а впоследствии снова их подтвердил».

Такие утверждения едва ли оправдывают Постышева. Признательные показания не доказывают вину, равно как и последующий отказ от них её не опровергает.

«В деле Косиора имеется заявление Антипова Н. К., в котором он утверждает, что между Косиором и Постышевым были весьма ненормальные личные отношения и что Постышев не входил в общий центр контрреволюционных организаций на Украине».

В марте 1937 года Постышева перевели с Украины на должность первого секретаря Куйбышевского обкома ВКП(б). Тот факт, что он был удалён из руководства украинским центром заговора, не доказывает его невиновность.

«На предварительном следствии Постышев показал, что шпионскую связь с японской разведкой он осуществлял через работников восточного отдела Наркоминдел СССР Мельникова Б. Н., Козловского Б. И. Как установлено проверкой, Мельников Б. Н., признавая себя виновным в связях с японской разведкой, никаких показаний о Постышеве не дал, а Козловский Б. И. вообще не арестовывался. Таким образом, “показания” Постышева о его контрреволюционной деятельности на Украине и связях с японской разведкой не нашли своего подтверждения и, как установлено в настоящее время, они были сфальсифицированы органами НКВД».

Напротив: если Постышев сознался в шпионаже в пользу Японии, назвав своим связником Мельникова, а тот в своих показаниях подтвердил, что он японский агент, то всё вместе это, скорее, удостоверяет, а не опровергает вину Постышева – вне зависимости от того, упоминал его Мельников или нет!

В реабилитационной справке указывается: в рапорте, направленном в НКВД, следователь П. И. Церпенто признался, что им и следователем Визелем написан один из протоколов допроса Постышева и что оба они выполняли распоряжение Г. Н. Лулова (предположительно их начальника); в свою очередь Лулов предостерегал Постышева, чтобы тот придерживался содержащихся там показаний. В той же справке сообщается, что Церпенто лично участвовал в фабрикации следственных дел, а среди прочего признался в фальсификации допроса Постышева как соучастник. Но про содержание этого допроса ничего не сообщается, хотя определённо говорится, что речь идёт об одном-единственном протоколе.

Заключительная часть «реабилитационной справки» на Постышева гласит:

«Прокуратура СССР считает возможным внести протест на приговор Военной коллегии Верховного суда СССР по делу Постышева Павла Петровича на предмет прекращения его дела и посмертной реабилитации.

Прошу Вашего согласия».

Сама реабилитационная записка датирована 19 мая 1955 года. Всего через два месяца – 18 июля 1955 года появилась такая записка, посвящённая К. В. Уханову, в которой говорилось:

«Произведённой проверкой установлено, что следствие по делу Уханова производили бывшие сотрудники НКВД СССР Лулов и Церпенто, разоблачённые впоследствии как преступники, пробравшиеся на работу в органы государственной безопасности и осуждённые к расстрелу за ряд преступлений, в том числе за фальсификацию следственных дел.

Из уголовного дела по обвинению Лулова видно, что он являлся выходцем из социально чуждой среды: брат Лулова Мендель – крупный капиталист, проживающий в Палестине. В СССР Лулов прибыл в порядке обмена из Польши. Во время XIV съезда ВКП(б) Лулов, работая в Ленинграде, выступал против генеральной линии партии. В деле Лулова находится его записка на имя Зиновьева, в которой Лулов выражает одобрение по поводу одного из выступлений Зиновьева.

Из дела по обвинению Церпенто видно, что он в 1934 году являлся участником контрреволюционной троцкистской группы в Саратовском пединституте. В это время Церпенто был завербован как негласный агент – осведомитель органов НКВД. В 1937 году Церпенто был уже переведён на штатную должность в центральный аппарат НКВД СССР.

В показаниях Церпенто и Лулова содержатся многочисленные факты, свидетельствующие о том, что, допрашивая арестованных, они вымогали от них показания на невиновных лиц и в особенности домогались ложных оговоров в отношении руководящих партийных и советских работников. Фальсифицируя уголовные дела, Церпенто и Лулов не останавливались перед вымогательством ложных показаний в отношении отдельных руководителей партии и правительства. Таким путем Церпенто и Луловым были сфальсифицированы многочисленные следственные дела, в том числе дело по обвинению Постышева, ныне посмертно полностью реабилитированного, и др[угих]. лиц»[613].

Короче говоря, Лулов обвинялся в поддержке зиновьевцев, а Церпенто – сторонников Троцкого. Какое отношение это имеет к Постышеву, мы увидим чуть ниже. Ну а здесь обратим внимание вот на что: реабилитационная справка недвусмысленно указывает на наличие троцкистско-зиновьевского заговора, тогда как в доклад Поспелова, подготовленный всего через несколько месяцев, существование такого заговора категорически отрицает.

Далее в посвящённой Уханову записке приводится фрагмент из признательного заявления одного из ближайших ежовских приспешников по НКВД – М. П. Фриновского, а там сообщается, как, поощряя фабрикацию выбитых с помощью пыток показаний, Ежов стремился утаить свою собственную роль одного из главарей антиправительственного правотроцкистского заговора. Заявление часто цитировалось в прежние годы, но полностью было опубликовано лишь в феврале 2006 года.

Сказанное свидетельствует о довольно важных вещах.

Один протокол допроса составлен следователями ещё до суда над Постышевым.

Из довольно объёмистого заявления Фриновского процитирована только та часть, где затрагивается вопрос о фальсификации признательных показаний и фабрикации клеветнических обвинений, – иными словами, о методах, очень похожих на те, что использовали Лулов и Церпенто.

Суд и казнь Постышева состоялись 26 февраля 1939 года[614], а значит, следствие по его делу было завершено, когда, сменив в ноябре 1938 года Ежова, НКВД возглавил Берия. Чуть позднее (т. е. опять-таки при Берии) предстали перед судом и получили смертные приговоры следователи Церпенто и Лулов.

Вопрос о массовых репрессиях партийных кадров в реабилитационной справке о Постышеве вообще не упоминается. И через два месяца после написания реабилитационной записки Постышев был «полностью реабилитирован».

Те, кого Постышев обвинял в своих показаниях, либо ответили ему встречными обвинениями (Косиор), либо совсем не упоминали его имени (Якир, Антипов, Мельников).

Подследственные, признавшиеся в подготовке террористических актов против Постышева, одновременно сознались в участии в собственных заговорах.

Если Постышев и впрямь состоял в заговоре, это могло быть известно только очень ограниченному числу его сообщников. Таким образом, интриги других заговорщиков против Постышева ни в коей мере его не оправдывают.

Итак, что же получается? А вот что: есть только одна версия событий, способная непротиворечиво объяснить все затронутые проблемы: записка о реабилитации Постышева – плод мошеннических ухищрений. Ни одно из ключевых обвинений, выдвинутых против Постышева, не подвергалось тщательному исследованию, и выходит, что его имя не ограждено ни от одного из них. Реабилитационные материалы отнюдь не ставили перед собой задачу установить вину или невиновность. Им предназначалась роль фигового листка, который потребовался Хрущёву, чтобы оправдать его хулу в адрес Сталина за смертный приговор, вынесенный Постышеву.

По той же причине доклад Поспелова, опирающийся на лживые реабилитационные справки, представляет собой такое же жульничество. Несколько абзацев, посвящённых Постышеву, менее подробны и написаны с явным намерением дискредитировать лично Сталина. Весь поспеловский доклад задумывался не ради каких-то исследований, а как подсобный материал для политической полемики.